Угощали нас обильно. Верченые и вареные говядина, свинина, баранина, гуси, утки, куры. Не было только рыбы. Видимо, за время поста она уже у всех в печенках сидела. Раздавала еду та же пожилая женщина, что приносила таз с водой. Помогала ей одна из молодых. В первую очередь давала хозяину и хозяйке, потом нам с Хелле, потом всем остальным. Деревянные блюда были по одному на двоих, но глиняная кружка объемом с пол-литра у каждого своя. Запивали пивом. Я никак не мог понять, какое сейчас хуже — английское или датское?
В будущем мне больше нравилось датское пиво. Может быть, потому, что оно первым попало в Советский Союз. Его продавали морякам загранплавания за чеки Внешторгбанка, выдаваемые взамен нерастраченной заграницей валюты, в специальных магазинах «Альбатрос». В этом магазине банка датского пива стоила двадцать инвалютных копеек, водка «Столичная» — пятьдесят пять копеек, коньяк «Арарат» — рубль и пять копеек. В обычном магазине бутылка водки стоила четыре рубля двенадцать копеек, а армянский коньяк, как и баночное пиво, можно было достать только с переплатой. Матрос получал в загранрейсе двадцать два инвалютных рубля в месяц, капитан — пятьдесят-шестьдесят. Инвалютный рубль на черном рынке стоил в разное время от десяти до пятнадцати обычных рублей.
В будущем Ольборг будет славиться еще и аквавитом (на латыни «аква вита» — «живая вода»). Это картофельный спирт, разведенный до сорока-пятидесяти градусов и настоянный на разных травах, отчего имеет янтарный цвет, как у коньяка. Та еще отрава!
Мы с Хелле быстро нашли общий язык. Минут через пять она уже прыскала, слушая мои рассказы о бургундах и французах. Смеяться громко в компании взрослых ей, незамужней, пока не разрешалось. Лорен Алюэль с таким же успехом окучивал младшую сестру, хотя по-датски знал всего несколько слов. Зато смазлив. Что еще надо романтичному сердцу серьезной девушки?! Остальные гости обменивались понимающими взглядами: дело на мази! В общем, они не ошибались. Я подумал, что Ольборг будет не самым плохим местом для обустройства. Город небольшой, все друг друга знают. От короля Франции далеко. Французские купцы здесь почти не бывают. Если войду в самый влиятельный линьяж, мне будет обеспечена всесторонняя поддержка, что в эту эпоху часто важнее денег. Да и невеста приятна во всех отношениях.
Танцев после пира не было. Когда все наелись, женщины помыли руки и ушли в спальню. Мужчины остались обсудить дела. Лорена Алюэля я послал в трактир, чтобы привез вина. Травиться пивом мне стало невмоготу.
Нильс Эриксен предложил мне пересесть на место его жены и сразу перешел к делу:
— Сыновей у меня нет. Два умерли маленькими, а два погибли. Наследником будет сын старшей дочери. Я усыновлю его, чтобы земля не ушла под корону. Запишем это в контракт при заключении брака.
О том, что мне может не понравиться вариант усыновления моего сына, ему даже в голову не пришло. Ведь так выгоднее. Впрочем, я не возражал.
— Другого приданого за Хелле дам не много, в основном скотом и продуктами, — продолжил он. — Дом, который в деревне, будет ваш, а этот оставлю младшей дочери. Ей тоже надо приданое. Стоит ее выдать за твоего оруженосца?
— Не возражаю, — ответил я. — Парень он с головой и не бедный. У меня на сохранении его тысяча золотых экю. Еще две отданы в рост банкиру венецианскому. Можно получить в Гамбурге или Любеке.
Это были мои наградные Лорену Алюэлю за спасение из тюрьмы. Правда, мой кутильер еще не подозревал, что так богат. Мне не хотелось, чтобы он все деньги потратил на проституток.
— У твоего оруженосца три тысячи золотых экю?! — удивленно воскликнул мой будущий тесть.
Все сидевшие за столом посмотрели сперва на меня, потом в сторону лестницы, по которой ушел Лорен Алюэль, потом опять на меня. На их лицах был вопрос: если так богат оруженосец, то сколько денег у тебя?!
— Мы неплохо повоевали, взяли хорошую добычу на суше и на море. Даже копейщики, служившие у меня, увезли домой около тысячи, — не удержался и приврал я.
— Отдавать деньги банкирам опасно. Они жулики еще те! — произнес Нильс Эриксен.
— А что делать?! В поход их с собой не возьмешь. Сам знаешь, военное счастье переменчивое. Попадешь с ними в плен — и выкупиться будет не на что, — сказал я.
— Да, тут ты прав. Когда я к гольштейнцам в плен попал, пришлось половину земли продать, — рассказал он и вернулся к женитьбе: — Надо вам семьи, дома заводить и там хранить деньги.
— Кто же спорит?! — произнес я. — Вот мы и подыскивали место, где нам будутрады.
— Считайте, что вы такое место нашли, — заявил Нильс Эриксен из рода Гюлленстьерне. — В Ольберге и округе мы — главная сила. А с вашими деньгами — и во всей Ютландии будем заправлять.
Хорошо, что он на всю Данию не замахнулся.
— Если согласен взять мою дочь в жены, после путины справим свадьбу, — перешел он к делу.
— Согласен, — сказал я. — А когда путина?
— Со дня на день селедка должна подойти к берегу, — ответил он. — Оруженосца твоего женим на Ханне следующей весной, когда она подрастет.
За Лорена Алюэля мне было еще легче согласиться. Тем более, что приятнее отдавать деньги и передавать знания родственнику. Когда он вернулся с двумя бурдюками вина, начали относиться к нему без былого легкого пренебрежения. За три тысячи экю здесь можно купить несколько таких участков земли, как у Нильса Эриксена. Правда, с них придется платить налоги. Зато служить королю не надо.
37
Я раньше не видел идущую на нерест сельдь. Она двигалась колоссальной плотной массой. Рыбы было столько, что нижние выдавливали верхних из воды, которая потемнела и запахла не то, чтобы неприятно, но как-то так, не очень. Запах этот был слышен вдали от берега фьорда. Все население Ольборга и деревень этой части Ютландии ловило сельдь. В узких местах ее брали в прямом смысле слова руками. Сельдь перебирали и самую жирную и крупную зябрили — вырезали ножом жабры — и засаливали в бочках, кадках, коробах и прочих емкостях из разного материала. Остальную коптили. Несколько дней путины обеспечивали всех датчан пищей на целый год и приносили немалые деньги. Лучшую засоленную сельдь скупали купцы, чтобы отвезти на продажу в другие страны. В эту эпоху, когда количество постных дней было почти равно скоромным, рыбы требовалось очень много.
Участвовали в путине и мои матросы. Я отдал их в распоряжение будущего тестя. Сам скупал бочки с сельдью у других рыбаков, заполняя склад на постоялом дворе. Расплачивался товарами. Теперь мне можно было торговать в розницу. Весь город знал о предстоящей свадьбе и считал меня членом рода Гюлленстьерне.
Вечера проводил со своей будущей женой. Нас оставляли одних. Как догадываюсь, если бы я захотел, то мог бы переспать с невестой до свадьбы. Этому не придавали особого значения. Мы помолвлены, что почти то же самое, что женаты. Зато Лорену Алюэлю приходилось общаться со своей невестой в присутствии Барбары или служанки. Может, потому, что не производил впечатления серьезного человека, а может, потому, что у девушки еще не было месячных. Считалось, что начинать раньше опасно для ее здоровья.
Свадьба состоялась в середине мая. В России женились в мае редко. Женишься в мае — будешь маяться всю жизнь. В Дании такого поверья нет. Да и время поджимало. Почти весь привезенный товар я продал, а трюм судна набил бочками с сельдью. Надо было везти ее на продажу. Можно было в Гамбург, а можно на восток, в Ригу или Нарву, где ее покупали русские купцы и везли вглубь материка. На Руси соленая селедка пользовалась особым спросом. Там были проблемы с солью.
Обвенчались мы в соборе. На свадьбе присутствовал весь Ольборг и его окрестности, то есть, все те, кто участвовал в путине. Невеста была необычайно нарядна. Я подарил ей задолго до свадьбы по отрезу кисеи, алого и белого атласа и золотой парчи, из которых она вместе со служанками сшила роскошный подвенечный наряд, а также башмачки, вышитые золотом в виде цветков, и золотые сережки с бриллиантами и цепочку с крестиком, в центре которого был небольшой, но розовый бриллиант. Венчал священник лет тридцати пяти, дородный и тормозной. Как мне сказали, племянник орхусского епископа. Двигался он медленно, словно во сне. Короткая процедура из-за него стала раза в два продолжительнее. Пока что много времени на венчание не тратили.